Девяностые не вернутся. Почему перестрелка за Wildberries и Кашпировский не отправят страну в прошлое — Новая газета Европа
КолонкаПолитика

Девяностые не вернутся

Почему перестрелка за Wildberries и Кашпировский не отправят страну в прошлое

Девяностые не вернутся

Сотрудник правоохранительных органов у штаб-квартиры российского онлайн-ритейлера Wildberries. Фото: Рамиль Ситдиков / IMAGO / Scanpix / LETA

После каждой, практически, бандитской разборки кто-нибудь смеется над официальной пропагандой — главное, мол, чтобы не было как в девяностых. Ну, а после стрельбы в Wildberries многие стали говорить, что девяностые вернулись. Или возвращаются.

Понятно, что такого рода утверждения — метафоры. Но за ними стоит огромный успех той самой пропаганды, над которой мы смеемся. Причем, успешна она оказалась в оболванивании не только «путинского большинства», но и вполне либеральных людей с хорошей речью.

Констатация возвращения девяностых, базирующаяся на масштабной перестрелке с человеческими жертвами, означает, что говорящие это приняли ту концепцию «лихих девяностых», которую неустанно продвигает Путин. Время бандитов, хаоса, безнадежности. Потом пришел он, навел порядок, и все стало хорошо. С тем, что стало хорошо, либеральные спикеры не соглашаются, но с оценками того периода не спорят. Конструктив девяностых годов они игнорируют точно так же, как какая-нибудь Маргарита Симоньян.

Девяностые, если смотреть не на отдельные деревья, а на лес, были временем не только и не столько распада и, соответственно, хаоса, клоунов в малиновых пиджаках с золотыми цепями, сколько строительства. Была создана рыночная экономика — с нуля, после трех поколений, когда не было не только частной собственности, но и торговли — любая торговая операция, помимо государственной, объявлялась преступлением.

Нынешнее благополучие мегаполисов, которое пока не разрушила даже война, базируется именно на этом достижении.

Тогда членами парламента, который тоже именно в этот период и появился, стали Сахаров, Ковалев, Афанасьев, Юшенков, Старовойтова и десятки других замечательных людей. И в парламент они попали не в результате подкупов и интриг, а по воле проголосовавших за них людей, которые впервые за многие десятилетия получили возможность голосовать. Конечно, всякой шпаны и откровенных бандитов в тогдашних парламентах тоже было немало. Но, во-первых, и они попадали туда по воле избирателей, во-вторых, сейчас подобной публики в Думе никак не меньше. А вот Сахарова не просматривается. В девяностые Навальный точно был бы в парламенте, как и многие сидящие сегодня в тюрьмах и изгнанные из страны. Евгений Григорьевич Ясин не случайно назвал свою посвященную девяностым программу на «Эхе» «Время надежд».

Ученый и правозащитник Андрей Сахаров. Фото: Владимир Федоренко (CC-BY-SA 3.0) / Wikimedia

Ученый и правозащитник Андрей Сахаров. Фото: Владимир Федоренко (CC-BY-SA 3.0) / Wikimedia

Естественно, было очень много негатива. Старое государство погибло. Новое еще только создавалось. И многие люди остались на развалинах — без опыта жизни в такой ситуации и без какой-либо помощи.

Многие не пытались ничего сделать, просто ждали, когда все наладится. Кто-то решал свои проблемы криминальными методами — не обязательно с помощью стрельбы, но действовал за гранью или на грани закона. Закон, впрочем, тоже менялся, и где его грань, было не ясно. А кто-то искал и находил некриминальные способы жизни в новых условиях. Например, челноки. Они появились благодаря указу о свободе торговли и открытым границам. Мы, наверное, никогда не узнаем, сколько российских семей пережили трудные времена благодаря этим женщинам и мужчинам с огромными сумками. Кто-то из них потом вернулся к нормальной профессиональной работе, кто-то, почувствовав вкус к свободе, ушел в бизнес.

Кстати, к концу девяностых многие болезни роста стали преодолеваться. И правоприменение нормальное стало появляться — медленно, но все же, и малиновые пиджаки куда-то подевались. И не потому, что их всех перестреляли, — просто жизнь становилась другой.

Если бы не страшное преступление — чеченская война, отравившая нарождающееся государство, — то, может быть, и Путина бы никакого не было, и все бы понемногу наладилось.

Повторение сейчас некоторых феноменов, характерных для девяностых годов — вот и Кашпировский вновь на арене, — не означает, что мы возвращаемся в то время. Если человек медленно поднимался по лестнице, в середине остановился и постоял, а потом с самого верху кубарем скатился вниз, то нельзя говорить, что он вернулся на ту ступеньку, на которой останавливался. Он просто скатился. Да и чувствует он себя в этот момент совсем не так, как когда поднимался, пусть даже и с трудом.

Но какие-то моменты, конечно, совпадают. А в основе совпадений — отсутствие доверия к государству, как тогда, так и сейчас. Тогда — потому, что оно было еще очень слабым и непрофессиональным, сейчас — потому, что оно, внешне могущественное, равнодушно к людям или даже враждебно им. Это видят и знают все — и по играм государства с пенсиями (отвратительным играм, на мой взгляд), и по его нежеланию помогать жертвам разнообразных бедствий, и по наплевательскому отношению к судьбе собственных солдат.

Недоверие к государству означает скептическое отношение ко всем его институтам — к медицине и врачам, к образованию, к правоохранительным органам (а потому споры хозяйствующих субъектов надежнее разрешать не в суде — а кто его видел, этот суд? — а с помощью Калашникова). Кто-то, кто не может и не хочет идти по криминальному пути, начинает в этой ситуации ждать диктатора-мессию — если бы Пригожин взял Москву, его бы поддержали многие. Да и популярность Сталина из той же оперы. А кто-то отказывается от рациональной картины мира, надеясь на чудеса.

Сегодняшний Кашпировский — это, скорее, курьез, морочить голову миллионам людей по телевизору, будучи депутатом Государственной Думы от ЛДПР — от кого же еще? — у него уже не получится. И возраст не тот, да и конкуренты не пропустят. Но ведь за ним, как тогда, так и сейчас, не только его личные способности шоумена и гипнотизера, но неверие людей в государственную медицину и невозможность получить качественные услуги. Мистический компонент, кстати, был и в историях с «МММ» и прочими пирамидами — люди верили в чудо. В данном случае чудо не излечения, а обогащения, в то, что какие-то люди могут вопреки законам, не то что экономическим, но законам сохранения, то есть вопреки здравому смыслу, сделать деньги из ничего.

Кадр со съемок фильма «ПираМММида». Владимир Пермяков в роли Лени Голубкова, героя рекламных роликов «МММ». Фото:  kinopoisk.ru

Кадр со съемок фильма «ПираМММида». Владимир Пермяков в роли Лени Голубкова, героя рекламных роликов «МММ». Фото: kinopoisk.ru

Впрочем, тогда вся эта мистика расцветала независимо от государства, на фоне его неумения или нежелания вмешиваться. Это был своего рода свободный рынок. Определенные группы людей хотели мистики и чудес — инициативные жулики им это предоставляли в виде чудодейственной воды, которую заряжали по телевизору, или обещания «дома в Париже» (кто не помнит, я цитирую рекламный ролик «МММ»). Сейчас этот архаический тренд в руках государства. Это оно вводит в школах Закон Божий, сокращает часы на изучение английского, устами своих высокопоставленных представителей предлагает отменить Дарвина или лечиться дубовым листом. Это по государственному телевидению рассказывают, что Земля плоская, а американцы не были на Луне. Это государство рассказывает о чудо-оружии и обещает утопить Британские острова (здесь дело не только в безумной агрессивности этих угроз, а в утверждении, что мы способны это сделать). А Церковь этого государства освящает ракету «Сатана».

Вот это все не похоже на девяностые — совсем. Как и то, что тогда реабилитировали убитых и замученных советской властью, а сейчас четырем тысячам человек уже отменили посмертную реабилитацию.

В будущем девяностых тоже не будет — не волнуйтесь и не надейтесь.

Когда закончится этот морок, на смену, скорее всего, придет другая диктатура, может быть, не менее жестокая, но, есть шанс, не столь безумная.

То есть мы сдвинемся от Ким Чен Ына к Пиночету или Ро Дэ У — тоже не сахар, но все же прогресс. А вот если после периода диктатур у нас появится шанс на нормальную жизнь, то строительство ее пойдет куда труднее, чем в девяностых. Тогда было ощущение цели — интеграции в западный мир. Сейчас не ясно, куда идти. Тогда развитые страны верили в нас и нам помогали. Теперь все иначе.

Но до этого — до новых диктатур и их ухода — еще надо дожить. Пока же элементы хаоса, которые кто-то продолжит называть возвращением девяностых, будут нарастать одновременно с усилением репрессий и подавлением всего живого. Эти два процесса вполне могут развиваться параллельно.

В нашей истории были периоды, чем-то похожие на девяностые годы двадцатого века. Это последние годы Империи после подписания Манифеста октября 1905 года. Как и сейчас, страна тогда свалилась в диктатуру. Это, возможно, первые годы Великих Реформ Александра. Но когда и если История предоставит нам еще один шанс, это не будет повторением того, что уже было. Но это будет возвращением к той же безумно сложной, но, продолжаю, вопреки всему, верить, — не безнадежной задаче: построить, наконец, нормальную жизнь в России.

pdfshareprint
Главный редактор «Новой газеты Европа» — Кирилл Мартынов. Пользовательское соглашение. Политика конфиденциальности.